— Не знаю, — ответил Борис устало. — Я не философ. Это вы с Креминым сами разбирайтесь.

— Едва ли я когда-нибудь увижу Кремина… И вы тоже.

— С вашего позволения, — сказал Борис, — мы поедем домой.

Монк помолчал, чуть отстранился. Борис и Оля сели в машину, Борис включил двигатель. Когда он разворачивал машину, Оля смотрела на одинокую фигуру в черном, и странная, глубокая печаль не отпускала ее.

Дома у Бориса они долго не разговаривали, если не считать обрывочных реплик. Оля начинала возиться на кухне, потом бросала, садилась, листала какие-то книги. Борис подходил к пианино, брал несколько случайных аккордов…

— Нет, — сказал он наконец, в очередной раз пробежавшись по клавишам. — Всего этого не могло быть.

— Но у нас есть неопровержимое доказательство, — проговорила Оля.

— Какое?

Она принесла из кабинета ларец с драгоценностями, подаренный Александром Ланге, поставила его перед Борисом и откинула крышку.

— О, да, — выдохнул Борис, щурясь от блеска сияющих камней, — это, действительно, доказательство.

— Но что нам с этим делать?

— Боюсь, что ничего.

— Ничего?

— Ну, да. Не толкаться же у ювелирного магазина. И мы не сможем открыть под них счет в банке или что-то наподобие, потому что нас сразу спросят, откуда это у нас? Это даже не просто камни и золото, это и огромная художественная ценность. А мы и посоветоваться с юристом или другим знающим человеком не сможем — нам зададут тот же вопрос.

— Выходит, нам от этого нет никакой пользы? Мы — нищие миллионеры?

— Да, мы — нищие миллионеры. Но польза есть.

— Какая же?

— Сейчас все случившееся еще слишком ярко, слишком свежо. Но пройдет время, и мы неизбежно начнем спрашивать себя — а в своем ли мы уме, не стали ли жертвами галлюцинаций, не обманывают ли нас фантомы ложной памяти? Не затаилось ли в нас безумие, готовое нанести новый удар? И вот тогда… Тогда мы достанем этот ларец, подержим в руках эти драгоценности, твердые, реальные. Настанет день, когда этот ларец будет единственным средством для нас.

— Единственным средством, — тихо повторила Оля.

— Чтобы сохранить рассудок, — сказал Борис.

Эпилог

УЛЫБКА СФИНКСА

Негромко, задумчиво Борис наигрывал джазовые вариации на темы «Битлз», перемежая их свободными импровизациями, потом перешел на темы Элтона Джона. Он был один, он играл для себя, и стеклянные суховатые звуки, почти лишенные педальных эффектов, рассыпались в пространстве комнаты, наполненном ожиданием.

Борис услышал, как в замке поворачивается ключ, и поспешил навстречу Оле. Она вошла, принеся с собой осеннюю прохладу и запах дождя. Борис молча обнял ее. Она улыбнулась.

— Каждый раз ты как будто боишься, что я не приду…

— А я и вправду боюсь, — сказал Борис.

Тут он заметил, что Оля держит в руке продолговатый голубой конверт.

— Что это? — спросил он.

— Не знаю… Я нашла это в твоем почтовом ящике. Тут ничего не написано.

Нахмурившись, Борис взял конверт из ее руки. Там не было не только каких-либо надписей, но и обычных надпечаток для адреса и марки, простая голубая бумага.

— Интересно, — пробормотал он.

— Открой! Давай посмотрим, что там…

С нескрываемым сомнением Борис посмотрел на конверт.

— Может, не стоит открывать?

Оля засмеялась.

— Думаешь, там белый порошок?

— Какой еще белый порошок?

— Ну, этот… Ядовитый, который террористы рассылают.

— Нет, — серьезно сказал Борис. — Белый порошок меня мало волнует.

— Это было в твоем почтовом ящике. Знаешь, Борис, я тебя понимаю, но… Если кто-то решил довести что-то до твоего или нашего сведения, он рано или поздно найдет способ, нет?

Борис кивнул и аккуратно оторвал край конверта.

Там была лишь цветная фотография. Она изображала кладбищенскую аллею, вдали виднелись могильные памятники. Крупным же планом было снято скромное и строгое надгробие из белого камня. Надпись на нем пострадала от времени и непогоды, но читалась тем не менее без труда.

Le comte Alexander Lange

1866–1939

— Граф Александр Ланге, — вполголоса сказала Оля. — Посмотри, нет ли чего на другой стороне…

Борис перевернул фотографию. Там беглым почерком было написано по-русски: «Париж, кладбище Сен-Женевьев-де-Буа».

— Значит, он все-таки уехал, — произнесла Оля.

— Да… Все-таки уехал.

— Но ведь он жил в другом времени, в другом мире.

— Что с того? Мы знаем, что между мирами есть двери.

Оля взяла фотографию, долго рассматривала ее.

— Хотела бы я знать, кто это прислал…

— Принес, а не прислал, — поправил ее Борис. — Не по почте же пришло письмо без адреса. И если кто-то может ответить, так это… Идем в кабинет.

В кабинете он запустил компьютер и подключился к сети, набрал адрес — niemand @ nowhere.com. Некоторое время он ломал голову над тем, что написать, потом махнул рукой, просто поставил вопросительный знак и отправил сообщение.

Ждать ответа пришлось недолго, он был послан автоматически. Такого адреса не существует, лаконично доложил компьютер.

— Вот так, — сказал Борис. — Похоже, Монк был прав, утверждая, что мы больше никогда не увидим Кремина.

Но Монк ошибался. Они увидели Кремина еще раз. Случилось это неделю спустя, ночью, когда они вместе возвращались из «Эллингтона», где Оля слушала выступление Бориса и «Эллингтон-комбо». После программы они немного выпили, и Борис вел машину очень осторожно. Когда он затормозил у светофора, Оля вдруг схватила его за руку.

— Смотри, — шепнула она.

За перекрестком, навстречу машине Бориса, по краю тротуара на противоположной стороне улицы мимо светящихся витрин шли двое. В одном из них, одетом в элегантное коричневое пальто, нельзя было даже издали не узнать Кремина. Вторым был горбатый карлик. Он семенил рядом, забегая вперед. Видимо, он был немым, потому что его руки беспрестанно двигались, и пальцы сплетались в разнообразные фигуры. Кремин внимательно следил за жестами карлика, иногда кивал в ответ.

Дойдя до угла, оба свернули и вскоре скрылись из вида. Первым порывом Бориса было повернуть вслед за ними, но невдалеке маячил милиционер, и Борис не мог нарушить правила у него на глазах. А когда светофор переключился и Борис направил машину за поворот, на пустынной улице уже никого не было.

Андрей Быстров

Самара